Глава 5

Начал моросить холодный дождь. Все прохожие Среднего города затягивали повыше шарфы и спешили, кто под зонтом, а кто без, по домам. В Часовом районе, по пустынной ясеневой улице, с небольшей деревянной лестницей через плечё шел фонарщик. Он нёс свет в беззвёздную ночьную жизнь города. Мужчина остановился, потянул воротник своего старого серого плащя и разложил лестницу под одним из незаженых фонарей. За ним змеёй извивалась освещённая улица, а впереди дома тонули в почти полной темноте, лишь неяркий свет свечей и маляных ламп падал квадратами на улицу. Он выдохнул в ладони, обтянутые вязанными безпалыми перчатками, растёр их и обернувшись назад, крикнул сиплым голосом:

“Мальчишка, ты что, уснул там, что ли? Ну ка давай живее.”

За ним, в десятке шагов на краю дороги стоял мальчик лет семи. Он опернулся на крик отца:

“Сейчас!”

Он стоял у края дороги, под фонарём, там, где пробегала сточная канава. В неярком свете фоняря он стараясь двигаться быстро, развязал шнурок, что поддерживал штаны, что были ему велики на несколько размеров, на его худенлкой талии. Не то что бы он боялся стоять тут один, но вся таки лучше поторопиться. Пока он стоял там и слушал как тонкая струйка бьёт о почти что черную воду, на ум ему приходили все те истории, что старший брат рассказывал ему. Теперь то он работает на лодке, а не стоит один на ночной улице. Мальчишка обернулся по сторонам, с тёмной стороны улицы стоял отец, опёршись на лестницу он курил папироску, дым струился ввсерх от его силуэта. С другой стороны, там где уже были зажжены фонари, не было никого. Но тем улица казалась ему страшнее. Он знал, что на Ясеневой улице, в той сточной канаве, жидкость которой он в тот самый момент пополнял, живёт Черный человек. Именно в такие безлюдные вечера, он выслеживает из своего убежищя под черной мутью пробегавшей в конаве одиноких детей и утаскивает их под воду, к себе в логово, где снимает с них кожу. Почему снимает кожу, брат ему не сказал. И вот теперь, стоя там, он размышлял, стараясь быстрее закончить процесс, зачем же ему всё таки сдалась кожа.

“Ревон!” фонарщик докурил дешевую папироску скрученную из водорослей Нижнего города и снова позвал сына. Затем он сплюнул на камни под ногами и пробормотал себе под нос: “Всё время копашиться. Опять не успеть до полуночи. Говорил я Марте...” Он продолжил бубнить себе под нос и согревать руки, вжимая шею в плечи.

Мальчишка закончил, довольный что встречи с Черным человеком удалось избежать. Он как раз завязывал шнурок на штанах замёрзшими пальцами, когда, всё так же не отрывая глаз от непослушной веревки, он повернулся что бы поднять железную бутыль с фонарным маслом. Но он не заметил, как с зади к нему кто то подошел. Мальчик взял будтыль и тут же прямо лбом врезался. Он упал назад на заднюю точку и изпользовал всё силу ровновесия, что бы удержать бутыль ровно и не разлить масла. Он помнил, как в прошлый раз ему влетело, за то что он пролил немного. Ещё целую неделю он не мог спокойно сидеть. Удостоверившись, что с малсом всё в порядке, он всё так же сидя на холодном камне, посмотрел вверх на то, во что он врезался. Извинениё сыпались из него со скоростью ветра. “Извините, сер! Я не видел, правда! Не говорите отцу, прошу...” И тут он оборвался и его слова застыли у него в горле. Человек, что возвышалься над ним, был одет в длинное пальто, высокий воротник которого закрывал нижнюю часть его лица. На голове у него был высокий черный цилиндр, а на носу сидели круглые очки с чермыми стёклами. Так как фонарь был сразу над ними, то мальчишка смог разглядеть его очертания не очень отчетливо. Свет обрисовывал вокруг странного мужчины яркий контур, делая всего его почти чёрным на своём фоне. В одной руке он держал трость а другуюон протянл мальчишке, нагнувшись. Но тут его очки сьехали с переносицы почти на самуй кончик носа и мальчик замер в ужасе. Вместо глаз, у того человека были тёмные впадины. Черный человек! Он пришел за ним. Мальчик начал уператься ногами и ползти назад. Чудовище что-то прохрипело. Но мальчик уже был на своих двих и мчался со слезами на глазах в сторону отца, оставив за собой лужу масла, что вытекала из опрокинутой бутыли.